Название: Просчет
Жанр: angst, missing scene к 317 главе, в какой-то степени POV Улькиорры
Дисклеймер: все дядьки Кубо…
Варнинг: спорный ООС. Насилие. Не бечено. Капля АУ (задумывалось до последних событий манги, потому накарябано в предположении, что Ичи с Улей примерно на одном уровне силы, и Уля не настолько в себе уверен).
Варнинг 2: Айзен/Орихиме не вписалось в аффтарский глюк, поэтому ревности ради всунуто вполне законно-канонное Орихиме/Ичиго (implied) да простит меня заказчик.

- Я не боюсь. Все пришли сюда, чтобы спасти меня, и сейчас мое сердце с ними, - тихо, но отчетливо произносит Орихиме.
И есть что-то такое в ее голосе помимо слепой надежды: уверенность? Гордость?
- Нелепо… - размышляет вслух Улькиорра.
Серебристые искры в обычно тусклых от грусти серых глазах пленницы его почти раздражают.
Иноуэ стоит в паре метров от арранкара, ровно через одну широкую каменную плиту на полу. Бездумно теребит в ладонях краешек белой накидки и говорит. Снова. Улькиорра ее не слушает. Только смотрит, как шевелятся чуть обветренные, искусанные губы, и на автомате читает пустые, ничего не значащие слова: «спасти», «сражаются», «надеялась»…
И после каждого обязательно Куросаки, Куросаки, Куросаки…
- Может, чувствовать в точности одинаково с кем-то и невозможно, но, заботясь друг о друге, мы становимся ближе. И наши сердца начинают биться как одно, - светло улыбаясь, заканчивает Орихиме.
И Улькиорре на короткий миг вдруг хочется заглянуть сейчас в ее мысли, в иллюзорный счастливый мирок, где, наверняка, нет места ни ему самому, ни Владыке Айзену, и все ужасы последних недель там лишь забытый ночной кошмар.
Дура. Еще живым такая наивность просто непозволительна.
- Сердца? - холодно спрашивает Шиффер, удовлетворенно наблюдая, как быстро меняется выражение лица Орихиме, и медленно делает шаг вперед, - вы люди большие мастаки болтать о таких вещах. Но от моего глаза ничего не укроется. Он видит все. А если не видит, значит, этого просто нет, - останавливается совсем близко, на расстоянии меньше вытянутой руки.
Иноуэ нервно сглатывает, но не отстраняется. Молчит.
- Что это - «сердце»? - зеленые глаза наблюдают без интереса, - если я вскрою твою грудь, я увижу его там? - и самые кончики длинных пальцев ложатся чуть ниже ямочки между ключиц, - если я раздроблю тебе череп, я увижу его там?
Орихиме смотрит так, будто он уже делает то, о чем говорит.
Ужас.
Все оказалось еще проще, чем можно было предположить.
Улькиорра даже через слои ткани чувствует, как бешено бьется под кожей девушки пульс. Это пресловутое сердце гонит по венам стылую кровь? Рваными вздохами коротко поднимается и опускается грудь.
Одно малюсенькое движение руки. Всего несколько сантиметров вниз, и прикосновение становится совсем непристойным. Иноуэ, словно очнувшись, пару раз непонимающе хлопает широко распахнутыми глазами и сбрасывает чужую ладонь.
Тоже предсказуемо. Тогда она его за меньшее ударила.
- «Что ты делаешь?» - наиболее рациональный в сложившейся ситуации вопрос, который эта точно никогда не задаст. Так и есть.
- Ты… Я… К-куросаки-кун… - бессвязно шепчет Орихиме, обнимая себя за плечи. Пятится.
- Что «Куросаки-кун»? – презрительно обрывает ее Улькиорра, и быстро продолжает - слушать очередную пространную речь о дружбе, преданности и тому подобной чепухе нет ни времени, ни желания, - придет за тобой? Убьет меня? Разрушит Лас Ночес? – двигаясь напротив, смещается вправо совсем чуть-чуть, а Иноуэ, не замечая, отступает по дуге, - но будет ли этого в конечном счете достаточно? Так ли сильно он любит, как тебе хочется верить? Все ли он сможет понять? Принять? Простить тебе?
- К-куросаки-кун не… - густо краснеет Иноуэ и вздрагивает всем телом, наткнувшись спиной на холодный камень.
Оглядывается на секунду назад. А когда снова оборачивается, арранкар уже совсем рядом.
- Я н-не понимаю, - беззвучно выдыхает она, и Шиффер скорее угадывает, чем слышит.
Они стоят так близко, что их одежда, соприкасаясь, шуршит. Орихиме смотрит на темные дорожки на его щеках. А Улькиорра отстраненно думает о том, что сегодня она не пахнет цветами и сладким. Только песком белой пустыни и страхом.
Он уже давно превзошел, изжил, стер из памяти свою древнюю хищную суть, но…
- Тогда, видимо, мне придется тебе объяснить, - бесцветно сообщает Шиффер.
И хватает Иноуэ за горло. Прижимает к колонне, слегка приподнимает. Орихиме ловит ртом ускользающий воздух и неуклюже цепляется за руку арранкара, пытаясь разжать бледные пальцы. Носки белых варадзи скребут по полу.
Через полминуты Улькиорра отпускает сам. Не до конца, лишь немного ослабляет хватку.
- А что будет, если ты перестанешь быть такой… чистой, - наклонившись, шепчет он, задевая губами краешек уха Иноуэ.
Она цепенеет, с трудом стоя на ногах, и шумно дышит.
- Что он будет видеть в твоих глаза? Что будет чувствовать, прикасаясь к тебе? - прохладная ладонь неторопливо проходит по щеке, - здесь? - сползает по шее, небрежно гладит грудь, - здесь и здесь? - и дальше по животу вниз, путаясь в складках широкой юбки, - там? Да и захочет ли теперь вообще?
И прежде чем Орихиме успевает хоть как-нибудь отреагировать, Улькиорра одним молниеносным движением опрокидывает ее на землю и с силой дергает сидящий низко на бедрах пояс. Раздирает узкие рукава накидки один за другим и высокий ворот платья. Плотная тяжелая ткань, треща, рвется, словно рисовая бумага.
Когда он собирает в кулак подол, Иноуэ начинает отчаянно сопротивляться.
- Нет… Нет. Нет! – все громче повторяет она, срываясь на крик.
Брыкается, размахивает руками. Одна из пощечин даже достигает цели.
Шиффер замирает на миг, касаясь оцарапанной щеки, и с нечитаемым выражением лица разглядывает испачканные в красном пальцы. Потом ловит за щиколотку отползшую в сторону Орихиме и притягивает назад к себе.
- А ты опаснее, чем кажешься, женщина, - ровно замечает он.
Ловко выпутывает из рыжих волос блестящие рикка, к которым Иноуэ было потянулась, и отбрасывает подальше в сторону.
- Но не настолько, - как приговор.
Оставшиеся клочья одежды легко расходятся по надорванным швам.
Орихиме тоненько взвизгивает и предпринимает последнюю безнадежную попытку оттолкнуть арранкара. Тот лишь удобнее устраивается сверху, одной рукой ловит запястья девушки, связывает их каким-то обрывком и заводит ей за голову. Свободной ладонью, будто изучая, невесомо скользит от левой груди к впадинке пупка и ниже, останавливаясь у кромки волос.
Иноуэ плачет, отвернувшись и прикусив губу, и судорожно сжимает бедра. Улькиорра спокойно раздвигает их коленом и, облизнув пальцы, просовывает руку между ног Орихиме. Терпеливо и аккуратно ласкает, пока она не становится влажной, а свистящие всхлипы не переходят в едва слышные, сдерживаемые стоны. Тогда он отстраняется, чувствуя, как внизу живота закручивается тугая спираль. Расстегивает плащ, развязывает пояс, спускает хакама. Иноуэ открывает покрасневшие от слез глаза и умоляюще смотрит на арранкара.
- Не надо… пожалуйста… Улькиорра, - тихо просит она.
Шиффер пару секунд пристально разглядывает ее, не мигая, и наклоняет голову к плечу.
По имени назвала. Неужели психология умной жертвы?
И позволяет себе чуть заметно усмехнуться.
Чушь.
- А мне казалось, тебе нравится, - равнодушно говорит он.
Резко дергает девушку на себя и входит. Грубо, жестко, сразу на всю длину. Дикий, истошный вопль, отражаясь от стен и высокого потолка, многократно усиливается, обрастает гулким эхом. Улькиорра хмурится и зажимает Орихиме рот. Она кусает его ладонь, давится выступившей кровью. Плачет. Извивается и бьется в его руках.
Шиффер продолжает двигаться. Плавно, одуряющее медленно, нежно почти. И Иноуэ опять сдается. Разжимает зубы и стиснутые кулаки. Улькиорра освобождает ее тонкие, успевшие пойти темными синяками запястья в полной уверенности, что сопротивления больше не последует. И отпускает себя.
Ведь внутри нее так восхитительно узко и горячо. Сладко. И так приятно беспрепятственно ласкать гладкую кожу, упругую грудь, играть языком с затвердевшими сосками. Вдыхать аромат ее тела. Или можно намотать на палец длинный рыжий локон, притянуть к себе заплаканное лицо. Сцеловать соленые дорожки с покрасневших щек, не опасаясь, что опять укусят. Или просто обхватить губами маленькую мягкую мочку, пососать и прошептать в самое ухо что-нибудь глупое и людское вроде:
- Моя.
То, что ей нужно сейчас услышать.
Орихиме крупно дрожит и громко вскрикивает, откидывая голову назад. Раздирает Улькиорре ногтями спину. Он тоже кончает, хрипло дыша, и упирается влажным лбом ей в скулу. Всего на мгновение. Выворачивается из обессилевших рук, встает, завязывает хакама. Иноуэ остается лежать на полу.
Морок оргазма быстро рассеивается, а за ним возвращаются прежняя боль, страх и тоска, но помноженные на тысячу раз. Орихиме сворачивается в клубок на обрывках одежды и рыдает в голос, не сдерживая всхлипов и стонов.
Все правильно. Так и должно быть. Получить удовольствия от собственного изнасилования - это самое страшное в нем. Потому что становится трудно ненавидеть кого-то кроме себя, и чувство вины незаметно пожирает душу изнутри.
Улькиорра машинально стягивает помятый плащ и набрасывает на девушку. Та вцепляется в ткань негнущимися пальцами, поджимает босые ноги и рыдает еще отчаяннее. Шиффер устало проводит холодной ладонью по лицу и прикрывает глаза. С хрустом расправляет плечи. Оборачивается.
В дверном проеме одного из дальних коридоров застывает запыхавшийся Куросаки. И недоуменно-изумленное выражение в его глазах за долю секунды сменяется пылающим гневом. Тяжелая рейацу, закручиваясь в огромный черный смерч, бушует вокруг Ичиго. Он призывает маску и с ревом бросается вперед.
А Улькиорра внезапно понимает, что не чувствует от происходящего должного удовлетворения. Вообще ничего не чувствует. Лишь холод и пустоту. Полнейшую апатию.
Сломал пленницу. Привел противника в состояние, в котором тот не способен ясно мыслить и обдуманно реагировать, а значит, и драться. Все идеально логично, четко, рационально…
Но Шиффер почему-то совсем не уверен, что проигравшим в их схватке будет именно впавший в слепую ярость Куросаки.
Потому что в безукоризненном со всех сторон плане оказался какой-то фатальный просчет. Ошибка, брешь, укрывшаяся от его всевидящего глаза.
Улькиорра тихо выдыхает сквозь зубы и кладет ладонь на рукоять меча.
Потом он найдет слабое звено своей причинно-следственной цепи, обязательно. Надо только переживет этот бесконечно долгий день.